– Хаошьянха), поразил дивов, отомстил за смерть отца и взошел на престол Гайомарта. В «Шахнаме» повествуется, что иранский царь Хушанг открыл искусство извлекать огонь из камня, возжег священное пламя и построил первый алтарь огню. Он научил людей ковать железо, орошать землю, делать себе одежду из звериных шкур.
Гайомарт, первый шах Ирана. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVI век
После смерти Хушанга на иранский престол, согласно Фирдоуси, взошел Тахмурас (авест. Тахма-Урупи), усмиритель дивов. При нем люди узнали искусство прясть и ткать, научились петь, научились укрощать животных. Получив от Серуша, вестника богов, аркан, выехал он на коне, с булавою и арканом в руке, против дивов и низвергал их на землю.
После Тахмураса правил с царственным блеском Джемшид (авест. Ийима Хшайта). В «Шахнаме» говорится, что этот царь разделил людей на четыре звания: на жрецов, воинов, земледельцев и ремесленников. С помощью дивов, которые стояли у его престола препоясанные как рабы, он воздвиг великолепные здания. Он извлек из земли металлы и построил первый корабль. Все повиновалось могущественному Джемшиду; ему приносили драгоценные уборы, и праздновали ежегодно в честь него торжество, «новый день». Такое величие сделало царя надменным. Джемшид послал свое изображение народам и потребовал, чтоб они оказывали ему божеские почести. Тогда отступило от него сияние Божие, цари и вельможи восстали против него, и злой дух снова стал могуществен на земле.
Злодей Зохак и Феридун
В то время, продолжает поэма Фирдоуси, жил в земле фасийцев (Thasi), в пустыне, князь, имя которому было Зохак (авест. Ажи-Дахака), исполненный властолюбия и нечестивых желаний. К нему пришел Иблис, злой дух, и сказал: «над солнцем возвышу я главу твою, если ты вступишь со мною в союз». Зохак заключил с ним союз, убил при помощи дива своего отца и овладел его престолом. Тогда Иблис превратился в прекрасного юношу, поступил поваром на службу Зохака, питал его кровью, как льва, чтобы сделать его мужественным, и давал ему превосходные кушанья, чтобы приобрести его расположение. И попросил он себе позволения поцеловать Зохака в плечо. Зохак позволил ему – и мгновенно выросли на том месте, которое поцеловал юноша, две черные змеи. Зохак изумился, велел отрезать их у самого корня, но напрасно. Как ветви дерева, они выросли опять. Тогда Иблис пришел к нему в образе врача и дал ему совет кормить их человеческим мозгом. Таким путём надеялся Иблис истребить людей на земле.
«Шахнаме» Фирдоуси. Индийское издание конца XVIII века
«Шахнаме» рассказывает, что к этому Зохаку и обратились иранцы, недовольные Джемшидом, и провозгласили его своим царем. При известии о приближении Зохака Джемшид бежал, отдавая престол завоевателю-иноземцу. Через сто лет, он снова является к людям на самом далеком востоке, на берегу моря, в стране Чин (Китай). Зохак берет его в плен и перепиливает пополам пилой. Зохак, по словам Фирдоуси, царствует над Ираном тысячу лет, совершая злодейства за злодействами. Каждый день отдают в пищу его змеям двух людей. В его дворец насильно приводят чистых девушек и приучают их к дурному. Он кровожадно тиранствует. Он велит убить всех потомков Джемшида, которых может отыскать, потому что сновидение предвестило ему: юноша царского рода, стройностью стана подобный кипарису, убьет его железной булавой, сделанной в виде коровьей головы.
Но, по рассказанной в «Шахнаме» легенде, Феридун (древний иранский национальный герой Траэтаона ), правнук Джемшида, спасен от поисков Зохака осторожностью матери, отдавшей его пустыннику в лесу горы Эльбрус. Достигнув шестнадцати лет, он сходит с горы, узнает от матери свое происхождение и судьбу своей династии и идет мстить тирану. Фирдоуси описывает, как кузнец Кава, шестнадцать сыновей которого пожраны змеями Зохака, привязывает к копью свой кожаный фартук и под этим знаменем ведет ненавидящих Зохака к Феридуну. Феридун велит выковать булаву, имеющую форму коровьей головы, в воспоминание о корове Пурмайе, которая кормила его в лесу. Он побеждает Зохака, не убивает его, потому что это воспрещено святым Серошем (Сраошей), а приковывает к скале в глубокой, ужасной пещере горы Демавенда.
Тиран Зохак, пригвождённый Феридуном к скале Демавенд. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVII век
В таком виде «Шахнаме» Фирдоуси передаёт видоизменённый в течение веков древний миф о трехголовом змее Дахаке (Dahaka), которого убил Траэтаона, сын Атвии. Чудовище, которое создал демон зла Ахриман для опустошения мира чистоты, превращено у иранцев времён Фирдоуси в тирана с одной человеческой и двумя змеиными головами. Мифический герой, победивший изобретением медицины болезнь и смерть, стал просто человеком.
Пятьсот лет правит Феридун Ираном мудро и справедливо. Но сила злого духа продолжает действовать в его роде. Удрученный старостью, он делит царство между тремя сыновьями Сельмом , Туром и Иреджем . Сельм и Тур говорят, что Феридун слишком много дал младшему сыну. Напрасно Иредж, благородный душой и храбрый, заявил, что отказывается ото всего в их пользу. Старшие братья, раздраженные тем, что народ называет Иреджа достойнейшим царской власти, убивают любимого богом юношу. Из уст их отца Феридуна вырывается проклятие, которое «подобно палящему дыханию пустыни пожрёт злодеев»; он призывает на них мщение. Его желание исполняется. Внук Иреджа, Миноджер , убивает обоих убийц и посылает головы их Феридуну. Старик умирает от печали о судьбе своего рода.
Сказание о Рустаме
«Шахнаме» рассказывает далее о начале страшной войны между враждебными отраслями династии. Новые злодеяния увеличивают силу злого духа. Потомок Тура, свирепый, волнуемый необузданными страстями Афрасиаб (авест. – Франграсьян), царь Турана , побеждает в кровопролитной племенной войне, овладевает страною солнца, Ираном, ставит свое знамя над престолом Джемшида. Но величайший из героев «Шахнаме», Рустам (авест. Равдас-Тахма), разбивает врагов. По словам Фирдоуси, Рустам родился в области Систан (древней Дрангиане) и был сыном героя Заля и Рудабы, дочери кабульского царя. Содержащийся в «Шахнаме» рассказ о любви Заля и Рудабы – грациозно-лирический эпизод величественной эпопеи, исполненной воинственного духа.
Победив Афрасиаба, Рустам возводит на иранский престол Кей-Кубада (Кава-Кавада), потомка Феридуна. Афрасиаб спасается за Окс (Амударью). Рустам защищает против туранцев страну солнца, Иран, при Кава-Каваде и его преемниках – Кава-Усе (Кей-Кавусе), Кава-Сьяварене (Сиявакуше) и Кава-Хусраве (Кей-Хосрове). На своем быстром как молния коне Рахше, который один из всех коней выдержал испытание давлением его тяжелой руки, Рустам, с накинутой на плечи тигровой шкурой, бьется арканом и булавой, имеющею форму головы быка, и никто не может устоять перед ним. Как медь его тело, подобен горе его вид, широка и высока его грудь, преизобильна его сила, и едва увидев его, ужасаются враги. Даже дивы бессильны бороться с ним.
Раздраженный благоденствием Ирана, Ахриман придумывает новые средства погубить служащих богу света. Он возбуждает в душе Кей-Кавуса надменность и алчность; Кей-Кавус доходит до такой дерзости, что считает себя равным с богами, и перестает чтить их. Воображая себя всесильным, он совершает ряд безумных дел и навлекает на себя бедствия. В «Шахнаме» рассказывается, как три раза наводит Ахриман врагов на Иран, три раза угрожает Ирану погибель. Но каждый раз сильная рука. Рустама отражает врагов, и наконец Кей-Кавус, вразумленный бедствиями, становится разумным.
Рустам и Сухраб
В ярости от неудачи своих замыслов, от возобновившегося благоденствия Ирана, над которым снова сияет солнце, Ахриман обращает свой гнев на героя, разрушившего все его козни, и успевает запутать дела так, что Сухраб , сын Рустама, родившийся в Туране, ведет туранцев на Иран. Отец, не узнав сына, убивает его на поединке. Невыразимая скорбь овладевает душою Рустама, когда он узнаёт, что мужественный юноша, убитый его кинжалом, – сын его, пошедший на войну, чтобы найти отца. Но даже после этого страшного потрясения тяжким ударом судьбы, воспетый Фирдоуси Рустам остается защитником святой иранской страны.
Рустам оплакивает Сухраба. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси
Злоба Ахримана вскоре изобретает новую кознь. Сиявуш («Темноглазый», авест. – Сьяваршан), ещё один великий герой «Шахнаме», сын Кей-Кавуса, чистый душой и прекрасный видом, которого Рустам научил всем воинским доблестям, становится жертвою вражды Ахримана. Мачеха Сиявуша, Рудаба, раздраженная тем, что он отверг её любовь, хочет погубить его интригами и клеветой. Но невинность Сиявуша разрывает сеть лжи. Тогда постигает его другая опасность. Боясь Рустама и Сиявуша, Афрасиаб заключил мир с Ираном. Кей-Кавус, обольщенный злым советом, хочет возобновить войну, требует от сына нарушения данного слова. Сиявуш с негодованием отвергает вероломство. Отец настаивает на своём требовании, и Сиявуш убегает к Афрасиабу. Туранский царь принимает его с радостью, женит на своей дочери, дает область во владение ему.
Сиявуш. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVII век
Но недолго улыбается счастье Сиявушу во дворце, который он построил среди розовых садов и тенистых рощ. В сказании «Шахнамэ» о нём рассказывается, как Герсивез, брат Афрасиаба, завидуя доблестям и дарованиям иранского героя, наполняет душу царя подозрением, что Сиявуш находится в сношениях с его врагами, а Сиявушу говорит, что ему угрожает опасность, и убеждает его бежать. На дороге поставлен отряд туранцев подстерегать его; он взят в плен, и Герсивес отсекает ему голову.
Это новое преступление возбуждает ожесточенную войну. Разгневанный Рустам препоясывается мечтом, чтобы отомстить за Сиявуша. Фирдоуси описывает, как разбитому Афрасиабу приходится бежать к морю страны Чин. Его сын погибает той же смертью, что и Сиявуш, Туран страшно опустошён.
Еще сильнее свирепствует война, когда на иранский престол восходит Кей-Хосров , сын Сиявуша, рожденный после смерти отца, скрытый от преследований и воспитанный у пастухов. Борьба народов принимает колоссальный размер: множество царей ведёт свои войска на помощь туранцам, вся Центральная Азия соединяется против Ирана. Войско Кей-Хосрова будет, по-видимому, подавлено многочисленностью врагов. Но Рустам снова спасает царство. Сорок дней длится его бой с врагами. Они рассеиваются перед ним, как облака, гонимые бурей. Афрасиаб не может устоять пред его силою, и после долгой борьбы меч мщения падает на его голову. Постигает смерть и коварного Герсивеза. Победоносные герои «Шахнаме» возвращаются на родину.
Пророк Зердушт в «Шахнаме» Фирдоуси
Вскоре после этого Кей-Хосров, справедливый царь, был в лесном уединении взят от земли и вознесен на небо к солнцу. На престол Джемшида вступил Лограсп (Аурваташпа), которого он назначил своим преемником. Лограсп построил в Балхе великолепные храмы для служения огню и дворцы. По «Шахнаме», он царствовал недолго; престол наследовал его сын Густасп (Висташпа, «обладатель коней»), при котором победа почитателей богов над силами мрака завершается откровением новой очищенной религии света Зердушту (Заратустре, Зороастру). Фирдоуси повествует, как повсюду принимается новое зороастрийское вероучение , повсюду воздвигаются алтари служения огню, и в память об установлении истинной веры Зердушт сажает священный Кишмерский кипарис.
Пророк Зердушт (Заратустра, Зороастр) - основатель зороастризма
Рустам и Исфандияр
Силы мрака пытаются искоренить новую веру, угрожающую навеки уничтожить их владычество. По их наущению туранский царь Арджасп, внук Афрасиаба, требует, чтобы Густасп изгнал Зердушта и вернулся к прежней вере. Густасп не соглашается, и Арджасп идет на него войною. Но туранское войско побеждено сыном Густаспа, вторым любимым героем «Шахнамэ», Исфандияром (Спентодатой), все тело которого, кроме глаз, было неуязвимо, по благодати дарованной ему чудотворной силой мудрого пророка. Ярость Ахримана обращает теперь свою злобу на Исфандияра, возбуждает в сердце Густаспа подозрение против сына, и отец посылает Исфандияра на чрезвычайно опасные подвиги, чтоб он погиб в этих предприятиях. Но юноша преодолевает все опасности, совершает, как некогда Рустам в походе на Мазандеран, семь подвигов, и снова побеждает туранского царя, вторгшегося в Иран и разрушавшего алтари служения огню.
Густасп примиряется с сыном, и обещает отдать ему царство, если он приведет в цепях Рустама, который держал себя в Систане как независимый государь и не исполнял обязанностей вассала. Исфандияр повинуется повелению отца, хоть душа его возмущается против этого и исполнена мрачным предчувствием. Рустам не хочет покориться позорному требованию, и начинается поединок между ним и Исфандияром в отдаленном от войск лесу. Описание этого боя – один из самых известных эпизодов «Шахнаме». Рустам и Исфандияр бьются день за днём. Победа колеблется. Раненый Рустам уходит на холм. Волшебная птица Симург высасывает кровь из его раны и уносит его к морю страны Чин, где стоит вяз, имеющий роковую силу над жизнью Исфандияра. Рустам срывает с него ветвь, делает из неё стрелу и на следующий день возобновляет поединок с Исфандияром. Юноша не хочет прекратить бой, Рустам пускает стрелу ему в глаз и убивает его. Но этим Рустам обрёк на смерть и себя: пророк Зердушт произнёс заклинание, что тот, кто убьёт Исфандияра, скоро умрет и сам.
Битва Рустама с Исфандияром. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси
Чернокрылые духи смерти летают около головы Рустама; он должен следовать за Исфандияром в холодное царство ночи. Подобно Иреджу, он погибает от коварства брата. На охоте в Кабулистане он падает в яму, на дне которой воткнуты остриями вверх мечи и копья. Эту яму предательски приготовил для его падения в нее кабульский царь, по совету его завистливого брата, Шегада. Отец Рустама, старик Заль, идет войною на убийц и, отомстив за героя-сына, умирает в скорби о гибели своего рода.
С глубоко-трагическим чувством ставит «Шахнаме» траурное знамя над могилами своих любимцев и поет похоронную песнь славной жизни, павшей в жертву неумолимой судьбе. Предания и имена, которые передает нам поэма Фирдоуси, непрерывно во все века хранились в памяти иранского народа. Все огромные древние сооружения иранцы приписывают Джемшиду, Рустаму или Зохаку.
Мавзолей Фирдоуси в городе Тус (близ Мешхеда)
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
ФИРДОУСИ
ШАХНАМЕ
ТОМ ПЕРВЫЙ
ОТ НАЧАЛА ПОЭМЫ ДО СКАЗАНИЯ О СОХРАБЕ
Издание подготовили Ц. Б. Бану, А.Лахути, А А. Стариков
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
Москва
1957
Редакционная коллегия серии «Литературные памятники»:
академик В . П. Волгин (председатель), академик В. В. Виноградов , академик М. Н. Тихомиров , член-корреспондент АН СССР Д. Д. Влагой , член-корреспондент АН СССР Н. И. Конрад (заместитель председателя), член-корреспондент АН СССР Д. С. Лихачев , член-корреспондент АН СССР С. Д. Сказкин, профессор И . И. Анисимов , профессор С. Л. Утченко, кандидат исторических наук Д. В. Ознобишин (ученый секретарь)
Ответственный редактор член-корреспондент АН СССР Е. Э. ВЕРТЕЛЬС
Редактор перевода Л. ЛАХУТИ
От редакции
Поэма Фирдоуси «Шахнаме» – героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской – современного Ирана и таджикской – советского Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана.
Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании.
Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.
«Шахнаме» в переводах на многие языки мира стала достоянием широких кругов читателей. В России с поэмой Фирдоуси впервые познакомились по вольной обработке В. А. Жуковским эпизода «Рустем и Зораб». На рубеже XIX и XX вв. появились переводы фрагментов «Шахнаме». Значительное число стихотворных антологий было издано в советское время, в 1934-1936 гг., в связи с празднованием тысячелетия со дня рождения Фирдоуси. Несколько эпизодов в стихотворной обработке опубликовано в самые последние годы. Однако полного перевода поэмы на русский язык до сих пор не было.
Настоящее издание заполняет этот пробел и дает перевод всей поэмы, сделанный непосредственно с подлинника и сочетающий, насколько возможно, научную точность с художественностью. Первый том содержит:
стихотворный перевод «Шахнаме» от начала поэмы до сказания о Ростеме и Сохрабе, сделанный Ц. Б. Бану под редакцией А. Лахути;
историко-литературный очерк «Фирдоуси и его поэма „Шахнаме"», написанный А. А. Стариковым; очерк знакомит с основными проблемами изучения жизни и творчества поэта, с содержанием и литературной историей «Шахнаме»;
комментарий к стихам перевода, составленный А. А. Стариковым; библиографию основных работ о «Шахнаме», краткое послесловие переводчика, а также именной, географический и предметный указатели.
Издание рассчитано на 5-6 томов.
[ВСТУПЛЕНИЕ]1
Эти стихи являются традиционным авторским предисловием, предшествующим собственно повествованию – истории царей.
Во имя создавшего душу и ум2
Естественное, для представителя глубокого средневековья обращение к Богу в начале труда. Поэты Востока, как правило, начинали произведение кратким (10-15 бейтов) обращением к Богу, обычно именуемом «дибаче» (от «диба», «дибач» – парча), поскольку эти вступительные бейты при оформлении рукописи украшались красочными заставками с золотом и серебром, составляя как бы «парчевую страницу» книги. Независимо от авторского поэтического» вступления, средневековые переписчики по традиции начинали свой труд с основной формулы мусульманского благочестия: «Во имя Бога милостивого, милосердного» – вступительными словами к Корану в целом и к каждой его «суре» (главе) в частности. Вступительная формула переписчика предшествует поэтическому тексту «Шахнаме» в большинстве рукописей и изданий поэмы.,
Над кем не подняться парению дум,
Кто место всему и названье дает3
Кто место всему и названье дает – В подлиннике дословно: «владыка имени» (ходаванд-е нам ) и «владыка места» (ходаванд-е джай ).,
Дарует нам блага, ведет нас вперед.
Он правит вселенной, над небом царит,
Он солнце зажег, и Луну, и Нахид4
Нахид – персидское название планеты Венеры.,
Он выше примет, представлений, имен;
Им в зримые образы мир воплощен.
Ты зрения не утруждай: все равно
10 Глазами узреть нам Творца не дано5
Этот бейт постоянно приводился врагами поэта в доказательство его еретических, в данном случае рационалистических, воззрений на природу Бога.,
К нему даже мысль не отыщет пути;
Превыше всех в мире имен его чти.
Того, Кто над всем вознесен естеством,
Обнять невозможно душой и умом.
Хоть разум порою в суждениях зрел,
Он в силах судить лишь о том, что узрел
Достойной Творца нам хвалы не сложить,
Ему неустанно должны мы служить.
Он дал бытие и душе и уму -
В твореньи своем не вместиться Ему.
20 Не в силах наш разум и дух до конца
Постичь и восславить величье Творца.
В Его бытии убежденным пребудь,
Сомненья и праздные мысли забудь.
Служа Ему, истину должно искать,
В его повеленья душой проникать.
Тот мощи достигнет, кто знанья достиг;
От знанья душой молодеет старик.
Тут слову предел, выше нет ничего;
30 Уму недоступно Творца существо.
[СЛОВО О РАЗУМЕ]
О мудрый, не должно ль в начале пути6
Восхваление разума – первое, к чему обращается великий поэт. Эти строки традиционны, они характерны для поэзии сасанидского Ирана, но оригинальны по сравнению с большинством позднейших классических авторов, изощрявшихся в многословном восхвалении Аллаха, Мухаммеда, его сподвижников, первых халифов и т. д.
Восхваление разума, будь то философская категория греческого неоплатонизма или традиция сасанидского зороастризма, не может не рассматриваться как своеобразное выражение религиозного свободомыслия Фирдоуси.
Достоинства разума превознести.
[О разуме мысли поведай свои,
Раздумий плоды от людей не таи7
Заключенное в скобки двустишие является, по всей вероятности, вариантом предыдущего бейта (одна и та же рифма с херад в смежных стихах), хотя и сохраняется в большинстве рукописей и изданий..]
Дар высший из всех, что послал нам Изед8
Изед (авест. Язата – достойный) – основной домусульманский термин для обозначения светлого божества.,-
Наш разум, – достоин быть первым воспет.
Спасение в нем, утешение в нем
В земной нашей жизни, и в мире ином9
В земной нашей жизни, и в мире ином, т. е. в мире земном и в мире небесном. Представление о двух мирах – общее для восточного средневековья. У Фирдоуси мы, естественно, встречаем идеалистическое представление о загробном мире, но ему чужда и позднейшая реакционная (в основном суфийская) трактовка чувственного мира как лишенного реальности, являющегося лишь тусклым отражением, тенью истинного мира идей..
Лишь в разуме счастье, беда без него,
40 Лишь разум – богатство, нужда без него.
Доколе рассудок во мраке, вовек
Отрады душе не найдет человек.
Так учит мыслитель, что знаньем богат,
Чье слово для жаждущих истины – клад:
Коль разум вожатым не станет тебе,
Дела твои сердце изранят тебе;
Разумный тебя одержимым сочтет,
Родной, как чужого, тебя отметет.
В обоих мирах возвышает он нас;
50 В оковах несчастный, чей разум угас.
Не разум ли око души? Не найти
С незрячей душою благого пути.
Он – первый средь вечных созданий Творца10
Встречалась и несколько иная трактовка данных бейтов в связи с двойным написанием: се пас и сепас . Се пас – три стражи (vigilia), сепас – хвала, например, в старом опыте перевода «Шахнаме» С. Соколова:
Да будет ведомо, что ум был создан первым.Души он нашей страж – воздай ему хвалу,Хвалу и языком, и слухом, и глазами,Затем, что чрез него добро и зло тебе.,
Он стражей тройной охраняет сердца.
Слух, зренье и речь – трое стражей твоих:
И благо и зло познаешь через них.
Снимок с так называемого Хамаданского барельефа, найденного при раскопках близ Хамадана. Над высеченным изображением Фирдоуси с птицей Симоргом (?) стоит дата – годы Хиджры 955 и 833-, а также приведены стихи из Введения к «Шахнаме»
И как доживали со славой они
Свои богатырские ратные дни.
(стихи 277-280)
Кто разум и душу дерзнул бы воспеть?
Дерзнувшего кто бы услышал, ответь?
Коль внемлющих нет – бесполезны слова.
60 Ты мысль обрати к первым дням естества.
Венец мирозданья, ты создан Творцом,
Ты образ и суть различаешь во всем.
Пусть разум водителем будет тебе,
От зла избавителем будет тебе.
Ты истину в мудрых реченьях найди,
О ней повествуя, весь мир обойди.
Науку все глубже постигнуть стремись,
Познания вечною жаждой томись.
Лишь первых познаний блеснет тебе свет,
70 Узнаешь: предела для знания нет.
[О СОТВОРЕНИИ МИРА]
Сначала, чтоб все ты чредой изучал,
Послушай рассказ о начале начал.
Явил сокровенную силу свою
Создатель: Он быть повелел бытию;
Не зная труда, сотворил естество;
Возникли стихии по воле Его.
Четыре их: пламя, что светит всегда11
Фирдоуси имеет в виду четыре изначальные элемента – стихии: огонь (аташ ), воду (аб ), воздух (или ветер – бад ) и землю (прах – хак ), отражая общие религиозно-философские представления мусульманского средневековья, переплетающиеся с философскими концепциями греков, народными верованиями и религиозными догмами маздаизма..
И воздух, под ними – земля и вода.
Вначале движенье огонь родило,
80 И сушу затем породило тепло;
Наставшим покоем был холод рожден,
И холодом – влага, таков уж закон.
Они, назначенье свершая свое,
Творили на юной земле бытие;
Из пламени с воздухом, суши с водой
Рождаясь, явленья текли чередой.
Возник над землею вертящийся свод,
Являющий диво за дивом с высот.
Он правдой и милостью мир озарил
90 По воле Дарителя знанья и сил.
Все в стройность пришло над простором земли,
И семь над двенадцатью власть обрели12
И семь над двенадцатью власть обрели, т. е. семь планет (в том числе Солнце и Луна) расположились в двенадцати созвездиях Зодиака. Образ связан с астрологическими представлениями средневековья, по которым планеты, располагаясь в том или ином сочетании, в различных созвездиях определяют судьбы людей,.
Воздвиглись одно над другим небеса13
Воздвиглись одно над другим небеса. – Здесь Фирдоуси точно отражает общие античные и средневековые представления о небесах как о хрустальных концентрически вращающихся сферах (система Птолемея). Таких сфер-небес обычно насчитывалось семь (по числу планет, включая Солнце и Луну). Над ними мыслилось восьмое небо – сфера неподвижных звезд и, наконец, всеобъемлющее неподвижное «горнее небо», рай – место пребывания Божества. Таким образом, в древности исчисляли и семь, и восемь, и девять небес.,
И круговорот мировой начался.
Возникли моря, и холмы, и поля;
Сияющим светочем стала земля.
Рождение гор, бушевание вод. . .
И вот уж былинка из почвы встает.
Возвыситься время настало земле, -
100 Дотоле она утопала во мгле.
Луч яркий звезды в вышине заблестел,
И светом земной озарился предел.
Вознесся огонь, – воды вниз потекли,
И начало солнце свой бег вкруг земли14
Эта мысль представляет собой отражение господствовавших в средневековье геоцентрических представлений о мире (система Птолемея)..
Деревья и травы везде разрослись, -
Они зеленеют и тянутся ввысь.
Одно прозябание им суждено,
А двигаться им по земле не дано.
Но вот и ступающий зверь сотворен;
110 И трав, и дерев совершеннее он.
Живет он для пищи, покоя и сна;
Отрада иная ему не дана.
Трава и колючки – вот вся его снедь;
Он мыслью и речью не создан владеть;
Не знает, что к злу, что ко благу ведет;
Творец от него поклоненья не ждет.
Создатель всеведущ, могуч и правдив;
Творил он, всю силу искусства явив.
Таков этот мир, но никто не постиг
120 Всего, что таит его видимый лик.
[О СОТВОРЕНИИ ЧЕЛОВЕКА]
В цепи человек стал последним звеном,
И лучшее все воплощается в нем.
Как тополь, вознесся он гордой главой,
Умом одаренный и речью благой.
Вместилище духа и разума он,
И мир бессловесных ему подчинен.
Ты разумом вникни поглубже, пойми,
Что значит для нас называться людьми.
Ужель человек столь ничтожен и мал,
130 Что высших ты в нем не приметил начал?
Земное с небесным в тебе сплетено;
Два мира связать не тебе ли дано?
Последний по счету, зато по судьбе
Ты – первый в твореньи, знай цену себе.
Слыхал я про это другие слова15
По-видимому, здесь Фирдоуси намекает на наличие иных взглядов, принижающих достоинство человека, в том числе и на представление о человеке как о рабе в официальной религии.. . .
Но кто разгадает пути Божества!
О том поразмысли, что ждет впереди;
Цель выбрав благую, к ней прямо иди.
Себя приучи не страшиться труда:
140 Труд с разумом, с честью в согласьи всегда.
Чтоб зло не расставило сети тебе,
Чтоб мог ты противиться горькой судьбе,
И горя не знал в этом мире и в том,
И чистым предстал перед высшим судом,
Подумай о своде небесном, что нам
Недуг посылает и дарит бальзам.
Не старится он от теченья времен,
Трудами, печалями не изможден;
Не зная покоя, свершает свой бег
150 И тленью, как мы, не подвержен вовек;
Награду нам шлет, судит наши дела;
Не скроешь от неба ни блага ни зла.
[О СОТВОРЕНИИ СОЛНЦА]
Сверкающий яхонт царит в небесах,
Не воздух, не дым, не вода и не прах.
Там светочи яркие вечно блестят, -
Как будто в Новруз разукрасили сад16
Новруз – первый день персидского Нового года,-день весеннего равноденствия (21-22 марта нашего календаря). По персидскому солнечному календарю Новруз празднуется в первый день месяца Фервердина. Праздник Новруза, сохранившийся и в мусульманское время, основной и любимый народный праздник Ирана. Следует отметить, что в глубокой древности Новруз отмечался не в день весны, а летом, в день солнцестояния, первый день месяца Огня (Азер)..
Там гордо плывет животворный алмаз,
Сиянием дня озаряющий нас.
С востока, в час утра как щит золотой,
160 Он в небе всплывает, слепя красотой.
Тогда озаряется блеском земля,
Мир темный светлеет, сердца веселя.
Но к западу солнце склонилось, и вот
Ночь, полная мрака, с востока плывет.
Вовек им не встретиться в беге времен -
Таков непреложный, извечный закон.
О ты, что, как солнце, блестишь в вышине!
Скажи, отчего не сияешь ты мне?
[О СОТВОРЕНИИ МЕСЯЦА]
Дан ясный светильник полуночной мгле17
Образы месяца и солнца широко использовались и в народной поэзии и в классической литературе таджиков и персов. Полной луне – символу совершенной красоты и все затмевающего блеска, как правило, противопоставлялся новый месяц (полумесяц) – эмблема скорби, уныния, ущерба..
170 Не сбейся с пути, не погрязни во зле!
Две ночи незрим он в просторе небес,
Как будто, устав от круженья, исчез.
Затем появляется желт, изможден,
Как тот, кто страдать от любви осужден.
Но только его увидали с земли,
Он снова скрывается в темной дали.
Назавтра поярче он светит с высот
И дольше на землю сияние льет.
К концу двух недель станет диском тот серп,
180 Чтоб вновь неуклонно идти на ущерб.
Он с каждою ночью все тоньше на вид,
К лучистому солнцу все ближе скользит.
Всевышним Владыкой он так сотворен;
Вовеки веков не изменится он.
[ВОСХВАЛЕНИЕ ПРОРОКА И ЕГО СПОДВИЖНИКОВ]18
Традиционное для мусульманского средневековья обращение к пророку (Мухаммеду) и – в зависимости от религиозного толка – к его главным сподвижникам и непосредственным преемникам: у суннитов – к четырем праведным халифам (Абу-Бекр-Бубекр, Омар, Осман и Али), у шиитов – к Али, мужу Фатимы, дочери пророка, с умолчанием или выпадами против узурпаторов и врагов семьи пророка (т. е. трех первых халифов). В дошедшем до нас тексте «Шахнаме» при подчеркнутом воспевании Али помянуты добром и его три предшественника. Однако в сопоставлении с последующими стихами (211-212) это упоминание производит впечатление какой-то случайности, нарочитости. Во всяком случае, подлинность ряда указанных бейтов – сомнительна, и в тексте они заключены в квадратные скобки.
Лишь вере и знанию дух твой спасти,
К спасенью ищи неустанно пути.
Коль хочешь покоя ты в сердце своем,
Не хочешь терзаться тоской и стыдом, -
В реченья пророка проникни душой,
Росой их живительной сердце омой.
190 Промолвил узревший Божественный свет,
В чьей власти веленье, в чьей власти запрет:
[Мир, после пророков, что Бог ему дал,]
[Достойней Бубекра мужей не видал.]
[Омар, возвестивший народам ислам,]
[Все страны украсил, подобно садам.]
[Осман, что избранником стал им вослед,]
[Был полон смирения, верой согрет.]
[Четвертый – Али был, супруг Фатимы,]
200 [О ком от пророка услышали мы:]
«Я – истины город, врата мне – Али»,-
Пророка благие уста изрекли.
Воистину воля его такова;
Мне слышатся вечно святые слова.
[Чти славное имя Али и других]
[Затем, что упрочилась вера при них.]
[Пророк – словно солнце, как звезды, – они. ]
[Чти всех: нераздельны их судьбы и дни.]
Раб верный, почту я пророка семью;
210 Тот прах, где преемник ступал, воспою.
Воистину, дела мне нет до других;
Других никогда не прославит мой стих..
Представился мудрому мир-океан,
Где, волны вздымая, ревет ураган.
Подняв паруса, по бурливым водам
Суда отплывают – их семьдесят там19
Суда отплывают – их семьдесят там. – Семьдесят судов, носящихся по бурному океану бытия, по учению мусульманских богословов символизируют семьдесят религиозных вероучений. Образ, традиционно использовавшийся в мусульманской богословской и художественной литературе. По объяснению позднейших богословов (суфиев), все эти толки (суда) с большей или меньшей легкостью должны привести к спасению (к берегу), так как в основе их – вера в Бога. Лишь материалисты-философы (дахри) с их отрицанием веры безусловно погибнут. В частности, к таким осужденным на гибель материалистам в качестве главы их причислялся и знаменитый ученый и поэт – вольнодумец XI-XII в. Омар Хайям. Фирдоуси образно подчеркивает надежность судна пророка и Али (т. е. шиитского направления) и свою верность ему..
Меж ними просторное судно одно;
Фазаньего глаза прекрасней оно.
С родными на нем: Мухаммед и Али, -
220 Пророк и преемник, светила земли.
Мудрец, увидав сей безбрежный простор,
В котором смущенный теряется взор,
Узнал, что валы опрокинут суда,
И всех неизбежно постигнет беда.
Он молвил: «С Неби и Веси потонуть20
Здесь в переводе использованы арабские термины подлинника. Неби – пророк, Веси – душеприказчик, исполнитель воли пророка, законный наследник его в представлении мусульман-шиитов, т. е. Али., -
Не это ли к небу единственный путь?
Мне руку подаст, избавляя от зол,
Хранящий венец, и хоругвь, и престол,
С ним кравчий, владеющий винным ручьем,
230 И медом, и млеком, и райским ключом. . .»
Коль хочешь в обитель блаженства войти, -
Тебе лишь с Неби и Веси по пути.
Прости, коли этих не взлюбишь ты слов,
Таков уж мой путь и обычай таков.
Рожден и умру, повторяя слова:
«Я – прах под стопою священного льва»21
Лев (хейдер – араб.) – эпитет Али..
Коль сердце твое – заблуждений очаг,
Знай, сердце такое – заклятый твой враг.
Презрен, кто великому в недруги дан;
240 Огнем да сожжет его тело Йездан!
Питающий душу враждою к Али
Злочастнее, верь, всех злочастных земли.
Ты жизнью своею, смотри, не играй,
Спасительных спутников не отвергай.
Со славными шествуя рядом, и сам
Склонишься ты к славным, великим делам.
Доколе мне это сказанье вести?
Умолкну: предела ему не найти.
[О ПРОИСХОЖДЕНИИ «ШАХНАМЕ»]22
В данном разделе речь идет о собирании древних преданий в одну книгу («Ходай-наме», так называемое мансуровское прозаическое шахнаме) – являющуюся основой версификации Фирдоуси.
О чем же запеть? Все пропето давно.
Сказать мне о сказанном только дано.
Преданий неведомых я не найду,
250 Плоды все обобраны в этом саду.
Но если плоды мне сорвать нелегко -
Забраться не мыслю я столь высоко, -
Под древо заманит прохладная тень,
Укроет, спасет благодатная сень.
Быть может, я места добьюсь своего
Под ветвью тенистого древа того, -
Избегнув забвенья, не сгину в пыли,
Пребуду я в книге великих земли.
Не все одинаковы жизни пути:
260 Ты выдумкой повесть мою не сочти;
Согласна в ней с разумом каждая речь,
Хоть мысль доводилось мне в символ облечь.
Старинная книга хранилась, и в ней 23
По-видимому, имеются в виду пехлевийские сасанидские хроники, включавшие и древние эпические сказания Ирана. По преданию, в конце правления сасанидов они были сведены в одну обширную «книгу владык» (пехл. – «Хватай-намак»). «Хватай-намак» (а также ее арабские переводы VIII-IX вв.) легла в основу новоперсидских прозаических сводов X в. (ходай-наме – шахнаме), в свою очередь послуживших основою для последующих версификаций. Не лишено вероятия, что речь идет и прямо о новоперсидском мансуровском шахнаме.-
Немало сказаний исчезнувших дней.
В руках у мобедов тот клад уцелел 24
Мобеды (мубеды) – служители зороастрийского культа, представители господствовавшей, наряду с военной земельной аристократией, жреческой касты сасанидского государства. В эпоху создания «Шахнаме» зороастризм еще не был изжит, особенно в сельских местностях Средней Азии и восточного Ирана. Термин мобед , мубед (фарси) – собственно, «старшина магов-жрецов» (др.-перс. магупати ). В «Шахнаме» мобеды выступают уже как мудрые советники, знатоки и хранители традиций, а не как собственно служители культа.,
Но каждый мудрец только частью владел.
Жил рода дехканского витязь-мудрец25
Рода дехканского витязь-мудрец, – т. е. принадлежавший к старинной земельной аристократии. Оппозиционно настроенные к новым феодальным порядкам и халифату, дехканы того времени являлись наряду с мобедами главными хранителями и ценителями старинных преданий. Под словами «витязь-мудрец», несомненно, имеется в виду Абу-Мансур ибн Абд-ар-Реззак – крупнейший земельный магнат и правитель Туса, а позднее и всего Хорасана, принимавший активное участие в сложной политической борьбе середины X в. С именем Абу-Мансура связано создание мансуровского прозаического шахнаме. Фирдоуси не называет здесь имени Абу-Мансура, одиозного для Махмуда Газневидского.
270 Из чистых, добром озаренных, сердец.
Любил он в глубины веков проникать,
Забытые были на свет извлекать.
Мобедов из ближних и дальних сторон
Созвал и воссоздал он книгу времен26
По-видимому, в данных бейтах речь идет уже прямо о создании новоперсидского (на языке фарси) свода, известного под именем «Ходай-наме» или мансуровского шахнаме..
Расспрашивал старцев о древних царях,
О славных воителях-богатырях, -
Как правили гордо они в старину
Землею, что ныне у горя в плену,
И как доживали со славой они
280 Свои богатырские, ратные дни.
Поведали старцы друг другу вослед
О жизни царей, о течении лет,
И витязь, прилежно внимая речам,
В заветную книгу их вписывал сам. . .
Так памятник вечный себе он воздвиг.
Чтут витязя мудрого мал и велик.
[О ПОЭТЕ ДАКИКИ]27
Дакики – талантливый поэт, современник Фирдоуси, убитый в расцвете сил и таланта своим рабом. От Дакики сохранилось несколько ярких лирических фрагментов и тысяча бейтов эпической версификации о появлении Зердешта (Зороастра), включенных Фирдоуси от имени Дакики в текст «Шахнаме». Можно, однако, предположить, что Дакики, версифицируя мансуровский свод, написал более чем тысячу бейтов, сохраненных в тексте «Шахнаме».
Прославился труд достопамятный тот;
Внимая чтецу, собирался народ.
Был каждый в сказания эти влюблен,
290 Кто чистой душой и умом наделен.
Молва разнеслась о певце молодом
С чарующей речью и ясным умом.
«Сказанья, – он молвил, – оправлю я в стих»,
И радость в сердцах поселилась людских.
Но спутником был ему тайный порок,
И в тяжких бореньях певец изнемог.
Нагрянула смерть, навлеченная злом,
Надела на юношу черный шелом.
Пороку пожертвовав жизнью своей,
300 Не знал он беспечных и радостных дней;
Сраженный рукою раба своего,
Погиб: отвернулась судьба от него.
Лишь только воспел он в двух тысячах строк
Гоштаспа с Арджаспом – пришел ему срок28
Лишь только воспел он в двух тысячах строк Гоштаспа с Арджаспом – пришел ему срок. Данный бейт взят переводчиком не из основного текста Вуллерса, а из примечаний. Гоштасп – шаханшах Ирана, покровитель и последователь учения Зердешта, Арджасп – его политический противник и ожесточенный враг новой веры (зороастризма)..
Он умер и сказ не довел до конца:
Погасла звезда молодого певца.
Будь милостив, Боже, прости ему грех,
Его не лишай ты небесных утех!
[О СОЗДАНИИ ПОЭМЫ]29
Традиционный раздел стихотворного введения в классических таджикских и персидских поэмах средневековья, обычно проливающий свет на личность автора поэмы и обстоятельства, связанные с началом работы над книгой. Из данного подраздела мы узнаем, что Фирдоуси обратился к мысли о стихотворном воплощении мансуровских сказаний о царях после трагической гибели Дакики, уже в зрелом возрасте. В этом разделе содержатся также многие другие ценные для исследователя моменты.
От мыслей о юном певце отрешась,
310 К престолу владыки душа унеслась30
В оригинале дословно: «к трону царя мира», что может быть понято и как обращение к Махмуду Газневидскому..
Задумал той книге я дни посвятить,
Старинные были в стихи воплотить.
Совета у многих просил я не раз,
Превратностей рока невольно страшась.
Быть может, гостить уж недолго мне тут,
Придется другому оставить свой труд.
К тому же я верных достатков лишен,
А труд мой – ценителя сыщет ли он?
В ту пору повсюду пылала война31
Речь идет о смутах и междоусобицах в последние годы распада государства саманидов (конец X в.).;
320 Земля для мыслителей стала тесна.
В сомненьях таких день за днем проходил;
Заветную думу я втайне хранил.
Достойного мужа не видел нигде,
Который бы стал мне опорой в труде. . .
Что краше чем Слова пленительный лад?
Восторженно славят его стар и млад.
[Не создал бы Слова прекрасного Бог -]
[Стезю указать нам не смог бы пророк.]
Я друга имел, – были мы, что двойной
330 Орех, оболочкой укрытый одной.
«Мне, – молвил он, – смелый твой замысел мил;
Ты, друг, на благую дорогу ступил.
Вручу пехлевийскую книгу тебе32
Имеется в виду мансуровское шахнаме, т. е. книга, пехлевийская разве только по своему первоисточнику. Есть серьезные основания предполагать, что Фирдоуси не знал пехлевийского языка (точнее, графики пехлеви).,
За дело возьмись, не противься судьбе.
Свободная речь, юный жар у тебя,
Стиха богатырского дар у тебя.
Ты песнь о владыках искусно сложи
И тем у великих почет заслужи».
Заветную книгу принес он потом,
340 И мрачный мой дух озарился лучом.
[ВОСХВАЛЕНИЕ АБУ-МАНСУРА ИБН-МУХАММЕДА]33
В ряде старых рукописей Шахнаме этот подзаголовок вообще отсутствует или дается просто – Абу-Мансур Мухаммед. Абу-Мансур – скорее всего один из рядовых редставителей старой (дехканской) аристократии Туса, безвестно погибший в разгар междоусобиц.
В ту пору, как труд я задумал начать,
Жил муж, кем гордилась верховная знать;
Из рода воителей князь молодой
С умом прозорливым и светлой душой.
Он был рассудителен, скромен и смел,
Дар слова и ласковый голос имел.
Промолвил он мне: «Все я сделать готов,
Чтоб дух твой направить к созданию слов.
Твои, чем смогу, облегчу я труды,
350 Покойно живи без забот и нужды!»
Как плод охраняют от стужи, берег
Меня покровитель от бед и тревог.
Из праха вознес он меня в небеса,
Тот праведный муж, властелинов краса.
Пристало величие князю тому;
Сокровища прахом казались ему;
Он бренные блага земли не ценил
И в сердце высокую верность хранил.
Но скрылся великий, покинул наш круг,
360 Как тополь, исторгнутый бурею вдруг.
Ударом злодейским сражен роковым,
Ни мертвым не найден он был, ни живым34
Ни мертвым не найден он был, ни живым. – Это указание Фирдоуси на безвестную гибель Абу-Мансура Мухаммеда исключает возможность отождествления его с историческим Абу-Мансуром – правителем Туса, отравленным саманидами в 963-964 г..
Не видеть мне царского стана и плеч,
Не слышать его сладкозвучную речь.
Угас покровитель, и сирым я ста,д,
Что ивовый лист, я в тоске трепетал.
Но вспомнил я князя разумный совет,
Он душу заблудшую вывел на свет.
Князь молвил: «Коль сможешь свой труд завершить,
370 Его венценосцу ты должен вручить».
Послушное сердце покой обрело,
Надежда в душе засияла светло.
И я приступил к этой книге из книг,
К поэме во славу владыки владык35
Имеется в виду султан Махмуд Газневидский., -
Того, кто счастливой звездою ведом,
Престолом владеет, владеет венцом. . .
С тех пор как Создатель сей мир сотворил,
Он миру такого царя не дарил.
[ВОСХВАЛЕНИЕ СУЛТАНА МАХМУДА]36
Эти заключительные бейты стихотворного «Введения» к поэме представляют собой панегирик султану Махмуду Газневидскому.
Лишь солнце явило сиянье лучей,
380 Мир сделался кости слоновой светлей.
Кто ж солнцем зовется, дарящим тепло?
От чьих же лучей на земле рассвело?
То царь торжествующий Абулькасим37
Абулькасим (Абу-ль-Касем ) – одно из почетных имен Махмуда Газневидского.,
Престол утвердивший над солнцем самим.
Восход и Закат он дарит красотой38
Речь, по-видимому, идет о том, что Махмуд Газневидский, прочно закрепивший за собой восток Ирана и Индию, успешно укреплял свои позиции и на подступах к западу Ирана, т. е. выступал в ореоле восстановителя древней государственности.;
Весь край будто россыпью стал золотой.
И счастье мое пробудилось от сна;
Воскресла душа, вдохновенья полна.
Я понял: певучему слову опять,
390 Как в прежние дни, суждено зазвучать.
Властителя образ лелея в мечтах,
Уснул я однажды с хвалой на устах.
Душа моя, в сумраке ночи ясна,
Покоилась тихо в объятиях сна.
Увидел мой дух, изумления полн:
Горящий светильник вознесся из волн.
Весь мир засиял в непроглядной ночи,
Что яхонт, при свете той дивной свечи.
Одет муравою атласною дол;
400 На той мураве бирюзовый престол,
И царь восседает, – что месяц лицом;
Увенчан владыка алмазным венцом.
Построены цепью бескрайной стрелки,
И сотни слонов воздымают клыки39
Использование в войске боевых слонов, этих «танков древности», вывезенных Махмудом из Индии, произвело на современников большое впечатление, хотя и в древнем Иране были случаи использования слонов. В решающей битве близ Балха (1008 г.) пятьсот слонов Махмуда принесли ему победу над караханидами..
У трона советник, в ком мудрость живет40
У трона советник, в ком мудрость живет. – Имя советника – везира Махмуда – не названо. Скорее всего, мог подразумеваться основной везир Махмуда Газневидского до 1011 г. – Фазл Исфераини.,
Кто к вере и правде дух царский зовет.
Увидя величья того ореол,
Слонов, и несчетную рать, и престол,
Взирая на лик светозарный царя,
410 Вельмож я спросил, любопытством горя:
«То небо с луной иль венец и престол?
То звезды иль войско усеяло дол?»
Ответ был: «И Рума и Хинда он царь41
Рум – Римская империя, Византия, точнее малоазиатские владения Римской империи; Хинд – Индия.,
Всех стран от Каннуджа до Синда он царь42
Каннудж (или Канаудж – арабизованное от санскр. Каньякубджа) – столица одного из крупных индийских государств в период мусульманских завоеваний Махмуда Газневидского, ныне небольшой городок на реке Ганг. Синд – имеется в виду долина нижнего Инда, где рано и прочно утвердились мусульмане. Старые мусульманские авторы обычно различали Хинд (Индию – немусульманскую страну индусов) от Синда – долины Инда и Мекрана..
Туран, как Иран, перед ним преклонен43
Туран, как Иран, перед ним преклонен. – В данном случае речь идет о суверенитете Махмуда над владениями караханидов, т. е. о саманидской Средней Азии.;
Всем воля его – непреложный закон.
Когда возложил он венец на чело,
От правды его на земле рассвело.
В стране, где законы Махмуда царят,
420 Свирепые волки не тронут ягнят.
От башен Кашмира до берега Чин44
Кашмир – город в Индии; Чин – Китай.
Его прославляет любой властелин.
Младенец – едва от груди оторвут -
Уже лепетать начинает: «Махмуд».
Воспой это имя в звенящих строках!
Той песней бессмертие сыщешь в веках.
Его повеленьям ослушника нет,
Никто не преступит служенья обет».
И я пробудился, и на ноги встал,
430 И долго во мраке очей не смыкал.
Хвалу я вознес властелину тому;
Не золото – душу я отдал ему.
Подумал я: «Вещий приснился мне сон.
Деяньями шаха весь мир восхищен.
Воистину должен прославить певец
Величье, и перстень его, и венец».
Как сад по весне, оживает земля;
Пестреют луга, заленеют поля,
И облако влагу желанную льет,
440 И край, словно рай лучезарный, цветет.
В Иране от правды его – благодать,
Хвалу ему всякий стремится воздать.
В час пира – он в щедрости непревзойден,
В час битвы – он мечущий пламя дракон;
Слон – телом могучим, душой – Джебраил45
Джебраил (Гавриил) – библейский и христианский образ архангела-благовестника. У мусульман Джебраил – вестник, передающий избраннику Мухаммеду подлинные слова Аллаха (суры Корана).:
Длань – вешняя туча, а сердце – что Нил.
Врага ниспровергнуть ему нипочем,
Богатства отвергнуть ему нипочем.
Его не пьянят ни венец, ни казна,
450 Его не страшат ни труды, ни война.
Мужи, что владыкою тем взращены,
И те, что подвластны, и те, что вольны,
Все любят безмерно царя своего,
Все рады покорствовать воле его.
Над разными землями власть им дана,
В преданьях прославлены их имена.
И первый из них – брат владыки меньшой46
И первый из них – брат владыки меньшой. – Младший брат Махмуда Газневидского, Наср. Наместник Хорасана, – основных иранских областей саманидов. По-видимому, являлся покровителем и ценителем литературы. Поэты так называемого литературного круга Махмуда посвящали Насру свои лучшие касиды.;
Никто не сравнится с ним чистой душой.
Чти славного Насра: могуч и велик
460 Пребудешь под сенью владыки владык.
Правитель, чей трон над созвездьем Первин47
Первин (авест. paoiryaeinyas) – созвездие Плеяд. Известно также под арабским названием Сурейя.,
Кому был родителем Насиреддин,
Отвагою, разумом, благостью дел
Сердцами знатнейших мужей овладел.
Правителя Туса еще воспою48
В тексте неясно, о ком идёт речь. Можно было бы предположить Абу-Мэнсура, но в редакции, посвященной Махмуду Газневидскому, это представляется невозможным.,
Пред кем даже лев затрепещет в бою.
Щедротами свой осыпая народ,
Для доброй лишь славы он в мире живет.
Стезею Йездана ведет он людей,
470 Желая царю нескончаемых дней. . .
Властителя да не лишится земля,
Да здравствует вечно он, дух веселя,
Храня свой престол и венец золотой,
Не ведая бед, под счастливой звездой!
Теперь обращусь я к поэме своей,
К сей книге увенчанных славой царей.
«Шахнаме» — эпическая поэма Абул-Касима Мансура Фирдоуси, персидского и таджикского поэта X—XI вв. К сочинению поэмы Фирдоуси приступил предположительно в 975—976 гг., первая редакция была завершена в 994, вторая — в 1010 г.
По мнению исследователей, поэт черпал материал для создания своего шедевра из самых разнообразных источников, в том числе устных легенд и преданий древности, а главное — из свода иранской эпической традиции Абу Мансура. По утверждению поэта, он отдал тридцать пять лет жизни этому труду, завершив который приступил к изнурительному, а порою унизительному поиску меценатов в надежде положить конец нищенскому существованию и обеспечить материально свою старость. Фирдоуси питал большие надежды на патриотизм первой после арабского завоевания Ирана национальной династии Саманидов. Однако надежды оказались тщетными. Саманиды были разбиты, и власть в Мавераннахре (Средняя Азия) перешла в руки тюрка султана Махмуда Газневи со столицей в Газне. Поэт благожелательно отнесся к этим переменам, усмотрев в новом правителе долгожданного объединителя и восстановителя целостности Ирана. В 58-летнем возрасте он посылает по частям свою поэму «Шахнаме» в Газну, сопровождая каждое свое послание панегирическими стихами в адрес вновь обретенного сюзерена. Наконец, завершив свой гигантский труд, Фирдоуси, очевидно, лично отправляется в столицу, но опять его надежды не оправдались. Легенда говорит, что на непринятие его труда султаном Махмудом поэт написал дерзкие стихи, в результате чего в течение пяти лет должен был скрываться от преследования разъяренного султана. После больших страданий и крайней нищеты, поэт, получив, наконец, прошение, вернулся на родину и вскоре умер. Существует еще одна легенда: когда поэта хоронили, в ворота города вошел караван с богатыми дарами от султана Махмуда.
«Шахнаме» в большинстве списков насчитывает от 48000 до 55000 двустиший. Композиционно эпос разделен на 50 неодинакового объема песен (падишахи), посвященных отдельным правителям иранской древности, начиная от первого мифического царя вплоть до конца эпохи Сасанидов (VII в.). «Это великая эпопея человечества, конкретизированная в истории Ирана» (Я. Рыпка). Особенность творческой манеры поэта заключается в том, что он строго придерживается своих источников, не давая воли фантазии или своим субъективным суждениям. Повествование ведется по хронологическому принципу: первые мифические и легендарные цари представляют эпоху варварства, примитивное индо-арийское общество.
В древнейшей мифологической части «Шахнаме» Фирдоуси единственные враги Ирана — дивы, служители зла. С ними успешно борются первоцари Хушанг, Тахмурас, Джамшид (в Авесте Йима). Мифический образ последнего был воспринят в первую очередь как образ созидателя, положившего начало иранской государственности, культурного героя, принесшего миру много благ. Однако больше половины «Шахнаме» посвящено Турану и его отношениям с Ираном. А в эпической традиции владыкой мифического Турана считается Афрасияб. Этот богатырь (в Авесте Франграсьян) у Фирдоуси полностью обрел черты тюркского владыки, предводителя тюркских племен.
Из легендарно-мифических событий в «Шахнаме» очень важно появление на арене борьбы иранцев с туранцами эпического богатыря Рустама, с именем которого связана победа иранцев как над дивами, так и над реальными врагами-тюрками во главе с Афрасиябом. В «Шахнаме» Рустаму отводится исключительное место. Он залог победы иранцев, воспитатель самого любимого героя иранского эпоса Сиявуша, отец героя самого трагического сказания Сухраба, освободитель самого могущественного царя иранской древности Кей-Кавуса и одного из честнейших и храбрейших богатырей иранского эпоса — Бижана.
Колоритнейшей фигурой в «Шахнаме», несомненно, является Сиявуш, сын Кей-Кавуса. Сказание о нем имеет особую жанровую специфику и относится к жанру лиро-эпическому, нечасто встречающемуся в «Шахнаме».
Реально-историческая сюжетная линия в эпосе Фирдоуси начинается с эпохи Аршакидов (парфян) и завершается падением иранской государственности и гибелью последнего представителя династии Сасанидов.
Тенденция стадиального развития иранского эпоса находит продолжение в последующих главах «Шахнаме», где повествуется об исторических событиях, например, о деяниях Александра Македонского, правителей парфян, Сасанидов и др. На этой стадии освобожденный от мифов эпос вбирает в себя много хроникального материала.
Фаруд покинул крепость и на гору
Взошел, и воинство предстало взору.
Сошел, ворота запер на замок,
Чтобы проникнуть в крепость враг не мог,
С Тухаром поскакал, исполнен рвенья,–
Несчастье он обрел с того мгновенья...
Затмится наверху твоя звезда,–
Что для тебя любовь и что вражда?
Фаруд с Тухаром глянули с вершины,
Как движутся иранские дружины.
«Ты должен, – юный витязь произнес,–
Ответить мне на каждый мой вопрос
О всех владельцах булавы и стяга,
Чья обувь – золото, чья цель – отвага.
В лицо ты знаешь витязей-вельмож,
И мне их имена ты назовешь».
А воинство, отдельными полками,
Вздымалось в гору вровень с облаками.
Там тридцать тысяч было смельчаков,
Копейщиков, воинственных стрелков.
У каждого – будь пеший он иль конный –
Копье, и меч, и пояс золоченый.
Шлем, знамя, обувь, щит и булава –
Сплошь золото: уместны тут слова,
Что злата в рудниках теперь не стало,
Жемчужин в облаках теперь не стало!
Сказал Фаруд: «Все назови знамена,
Всех славных перечисли поименно.
Чей это стяг, где слон изображен?
Здесь каждый хорошо вооружен.
Кто скачет впереди, грозя очами,
Ведя отважных с синими мечами?»
Ответствовал Тухар: «О господин,
Ты видишь предводителя дружин,
Стремительного Туса-полководца,
Который насмерть в грозных битвах бьется.
Под знаменем, светло и гордо глядя,
Несется славный Фарибурз, твой дядя,
За ним Густахм, и витязи видны,
И стяг с изображением луны.
Могуч Густахм, опора шаханшаха,
Его увидев, лев дрожит от страха.
Воинственный он возглавляет полк,
На длинном стяге нарисован волк.
Здесь всадники, чьи подвиги известны,
А среди них – Занга, отважный, честный.
Рабыня, как жемчужина светла,
Чьи шелковые косы – как смола,
На стяге нарисована красиво,
То – ратный стяг Бижана, сына Гива,
Смотри, на стяге – барса голова,
Что заставляет трепетать и льва.
То стяг Шидуша, воина-вельможи,
Что шествует, на горный кряж похожий.
Вот Гураза, в руке его – аркан,
На знамени изображен кабан.
Вот скачут люди, полные отваги,
С изображеньем буйвола на стяге.
Из копьеносцев состоит отряд,
Их предводитель – доблестный Фархад.
А вот – военачальник Гив, который
Вздымает стяг, на стяге – волк матерый.
А вот – Гударз, Кишвада сын седой.
На стяге – лев сверкает золотой.
А вот на стяге – тигр, что смотрит дико,
Ривниз-воитель – знамени владыка.
Настух, Гударза сын, вступает в брань
Со знаменем, где вычерчена лань.
Бахрам, Гударза сын, воюет яро,
Изображает стяг его архара.
О каждом говорить – не хватит дня,
Не хватит слов достойных у меня!»
Богатырей, исполненных величья,
Назвал он все приметы и различья.
И мир Фаруду засиял светло,
Лицо его как роза расцвело.
Иранцы, подойдя к горе, оттуда
Увидели Тухара и Фаруда.
Стал полководец гневен и суров,
Остановил и войско и слонов.
Воскликнул Тус: «Друзья, повремените.
Один боец из войска должен выйти.
Бесстрашно, время дорого ценя,
Пусть на вершину он помчит коня,
Узнает, кто они, те смелых двое,
Зачем глядят на войско боевое.
Узнает в них кого-нибудь из нас,
Пусть плетью их огреет двести раз,
А если в них узнает он туранцев,–
Пусть свяжет, нам доставит чужестранцев.
А если он убьет их, – не беда,
Пусть их тела притащит он сюда.
А если соглядатаи пред нами,
Лазутчики проклятые пред нами,–
Пусть рассечет их сразу пополам,
Достойно им воздаст по их делам!»
Бахрам, Гударза сын, сказал: «Загадку
Я разгадаю, мигом кончу схватку.
Я поскачу, исполню твой приказ,
Я растопчу все то, что против нас».
На кряж горы скалистою дорогой
Помчался он, охваченный тревогой.
Сказал Фаруд: «Тухар, ответствуй мне,
Кто так отважно скачет на коне,
С лицом открытым и могучим станом,
С привязанным к луке седла арканом?»
Сказал Тухар: «Он, видно, смел в бою,
Но сразу я его не узнаю,
Хоть всадника знакомы мне приметы.
Иль то Гударза сын, в броню одетый?
Я помню шлем, в котором Кей-Хосров
Бежал в Иран, спасаясь от врагов.
Не тем ли шлемом, думаю, украшен
Сей богатырь, что с виду так бесстрашен?
Да, родич он Гударза по всему.
Вопрос ему задай ты самому!»
Бахрам над горной показался кручей,
И загремел он громоносной тучей:
«Эй, кто ты, муж, там, на горе крутой?
Иль рати здесь не видишь ты густой?
Иль ты не слышишь, как земля трясется?
Иль не боишься Туса-полководца?»
Сказал Фаруд: «Мы слышим звуки труб,
Мы не грубим, – не будь и с нами груб.
Будь вежливым, о муж, познавший сечи,
Ты рта не открывай для дерзкой речи.
Знай: ты не лев, я – не онагр степной,
Нельзя так разговаривать со мной!
Не превосходишь ты меня бесстрашьем,
Поверь, что сила есть и в теле нашем.
У нас есть разум, есть отважный дух,
Есть красноречье, зоркость, острый слух.
Поскольку я всем этим обладаю,
То я твои угрозы презираю!
Ответишь, так вопрос тебе задам,
Но только добрым буду рад речам».
Сказал Бахрам: «Отвечу. Говори же,
Хотя повыше ты, а я пониже».
Спросил Фаруд: «Кто возглавляет рать?
Кто из великих жаждет воевать?»
«Под знаменем Кавы, – Бахрам ответил,–
Ведет нас храбрый Тус, что ликом светел.
Здесь – грозный Гив, Густахм, Руххам, Гударз,
Гургин, Шидуш, Фархад – в сраженье барс,
Занга – он отпрыск Шаварана львиный,
Отважный Гураза, глава дружины».
Сказал Фаруд: «Достойного похвал,
Ты почему Бахрама не назвал?
Для нас Бахрам – не на последнем месте
Так почему о нем не скажешь вести?»
Сказал Бахрам: «О ты, с обличьем льва.
Где о Бахраме услыхал слова?»
А тот: "Я испытал судьбы суровость,
От матери услышал эту повесть.
Она сказала мне: «Скачи вперед,
Найди Бахрама, если рать придет.
Найди ты и воителя другого –
Зангу, что для тебя родней родного.
Как брат, любил обоих твой отец.
Ты должен их увидеть наконец!»
Спросил Бахрам: «О, где тебя взрастили?
Ветвь царственного дерева – не ты ли?
Не ты ли – юный государь Фаруд?
Пусть бесконечно дни твои цветут!»
«О да, Фаруд я, – был ответ суровый,–
Ствола, что срублен был, побег я новый».
Бахрам воскликнул: «Руку обнажи,
Знак Сиявуша ты мне покажи!»
И что же? На руке пятно чернело,
Ты скажешь – на цветке оно чернело!
Китайским циркулем – и то никак
Не мог быть выведен подобный знак!
И стало ясно: отпрыск он Кубада,
Он Сиявуша истинное чадо.
Бахрам хвалу царевичу вознес,
К нему взобрался быстро на утес,
Фаруд сошел с коня, присел на камень,
Пылал в душе открытой чистый пламень.
Сказал: "О богатырь, о храбрый лев,
Ты славен, супостатов одолев!
Я счастлив, что тебя таким увидел!
Как будто я отца живым увидел!
Передо мною – доблестный мудрец,
Воинственный, удачливый храбрец.
Наверно, ты желаешь знать причину!
Зачем взошел я ныне на вершину?
Пришел я, чтоб взглянуть на вашу рать,
О витязях иранских разузнать.
Устрою пир, – веселье пусть начнется,
Хочу взглянуть на Туса-полководца,
Затем хочу как всадник битвы сесть
И на Туран свою обрушить месть.
В бою огнем возмездья пламенею,
Святым огнем, – и отомщу злодею!
Ты полководцу, чья светла звезда,
Скажи, чтоб он пришел ко мне сюда.
Неделю вместе у меня побудем,
Мы все пред нашей битвою обсудим.
А день восьмой для нас взойдет светло,–
И сядет полководец Тус в седло.
Для мести опояшусь, бой начну я,
Побоище такое учиню я,
Что львы взглянуть на битву захотят,
Что коршуны на небе подтвердят:
«Еще земля и древние созвездья
Не видели подобного возмездья!»
"О государь, – сказал ему Бахрам,–
Ты подаешь пример богатырям.
Я с просьбой руки Тусу поцелую,
Ему поведав речь твою прямую.
Но разума у полководца нет,
Не входит в голову его совет.
Он царской кровью, доблестью гордится,
Но не спешит для шаха потрудиться.
Гударз и шах с ним спорят с давних пор:
Из-за венца и Фарибурза спор.
Он утверждает: «Я – Ноузара семя,
Чтоб царствовать, мое настало время!»
Быть может, богатырь придет во гнев,
Не станет мне внимать, рассвирепев,
Пошлет сюда кого-нибудь другого,–
Так берегись ты всадника дурного.
Он самодур, мужлан, чья мысль темна,
В его рассудке – бестолочь одна.
У нас доверья не завоевал он:
Ведь Фарибурзу царство добывал он.
«Взойди на гору, – был его приказ,–
Ты не беседуй с тем бойцом сейчас,
А пригрози кинжалом, чтоб на гору
Не смел взбираться он в такую пору».
Свое согласье даст воитель Тус,–
К тебе я с вестью доброю вернусь.
А если всадника пришлет другого,–
Не очень полагайся на такого.
Тебе пришлет не больше одного:
Известны мне порядки у него.
Подумай, – у тебя одна забота:
Не дать проходу, запереть ворота".
Тут золотую палицу Фаруд
(А рукоять – бесценный изумруд)
Вручил Бахраму: «Воин именитый,
Мой дар возьми на память, сохрани ты.
А если Тус, как должно, примет нас,
Обрадует сердца, обнимет нас,–
От нас еще получит, благосклонный,
Коней военных, седла и попоны».
Заране радуясь таким дарам,
Вернулся к Тусу доблестный Бахрам.
Сказал он Тусу с гордой чистотою:
«Душе да будет разум твой четою!
Фаруд, сын шаха, этот юный муж,
Его отец – страдалец Сиявуш.
Я видел знак, не отрывал я взгляда!
То знак их рода, рода Кей-Кубада!»
Воскликнул Тус, ответ сорвался с губ:
«Не я ль глава полков, держатель труб.
Я приказал его ко мне доставить,
А не пустые с ним беседы править,
Он сын царя... А я не сын царя?
Иль воинство сюда привел я зря?
И что ж? Туранец, словно ворон черный,
Воссел пред нами на вершине горной!
Как своеволен весь Гударза род,
От вас войскам один лишь вред идет!
Тот всадник одинок, – ты струсил ныне,
Как будто льва увидел на вершине!
Заметив нас, он стал хитрить с тобой...
Напрасно горной ты скакал тропой!»
Он к знатным обратил свои призывы:
«Мне нужен лишь один честолюбивый.
Пускай туранца обезглавит он,
Мне голову его доставит он!»
Сказал ему Бахрам: «О муж могучий,
Себя напрасной злобою не мучай.
Побойся бога солнца и луны,
Пред шахом ты не совершай вины.
Тот богатырь – Фаруд, он брат владыки.
Воитель знатный, всадник светлоликий,
И если из иранцев кто-нибудь
Захочет юношу к земле пригнуть,
Один пойдет, – он в битве не спасется,
Лишь опечалит сердце полководца».
Но с гневом Тус внимал его речам,
Отверг совет, что дал ему Бахрам.
Велел он ратоборцам именитым
На гору поскакать путем открытым.
Для битвы с отпрыском царя царей
Помчалось несколько богатырей.
Бахрам сказал им: «Не считайте ложно,
Что с братом государя биться можно.
Ресница витязя того стократ
Дороже ста мужей, он – шаха брат.
Кто Сиявуша не видал, – воспрянет
От радости, лишь на Фаруда взглянет!
Вы будете в почете у него:
Венцы вы обретете у него!»
Услышав речь Бахрама про Фаруда,
Воители не тронулись оттуда.
Заранее оплаканный судьбой,
Зять полководца Туса мчался в бой,
Исполненный воинственного духа,
Направился к твердыне Сафид-куха.
Увидев на горе богатыря,
Достал Фаруд старинный лук царя,
Сказал Тухару: «Видно, в деле этом
Тус пренебрег Бахрамовым советом.
Бахрама нет, другой теперь пришел,
Но знаешь ты, что сердцем я не зол.
Взгляни-ка, вспомни: кто же он, стальною
Одетый с ног до головы бронею?»
Сказал Тухар: «То полководца зять,
Бесстрашный муж, его Ривнизом звать.
Он – сын единственный, умен и зорок,
Есть у него сестер прекрасных сорок.
Он применяет хитрость, лесть и ложь,
Но витязя отважней на найдешь».
Фаруд ему сказал: «Во время сечи
Ужели надобны такие речи?
Пусть он слезами сорока сестер
Оплакан будет: мой кинжал остер!
Его сразит полет стрелы с вершины,–
Иль званья недостоин я мужчины.
Теперь, о мудрый муж, наставь меня:
Убить богатыря или коня?»
А тот: «Срази наездника стрелою,
Чтоб сердце Туса сделалось золою.
Пусть знает он, что мира ты хотел,
Что вышел к войску не для бранных дел,
А он по дурости с тобою спорит,
Тем самым брата твоего позорит».
Ривниз все ближе, путь гористый крут.
Стал тетиву натягивать Фаруд.
Стрела с горы к Ривнизу поспешила
И к голове шлем витязя пришила.
Конь, сбросив тело, взвился, и, мертва,
Ударилась о камень голова.
При виде в прах повергнутого тела
В глазах у Туса разом потемнело.
Сказал мудрец, дела людей познав!
«Наказан будет муж за злобный нрав».
Военачальник приказал Зараспу:
«Гори, подобен будь Азаргушаспу!
Надеть доспехи боя поспеши,
Собрав все силы тела и души.
За витязя ты отомсти сурово!
Я здесь не вижу мстителя другого».
Сел на коня Зарасп, броню надев.
Стенанья на устах, а в сердце – гнев.
К вершине устремился конь крылатый,–
Казалось, двигался огонь крылатый.
Фаруд сказал Тухару: «Погляди,
Еще один воитель впереди.
Скажи мне: он моей стрелы достоин?
Он государь или обычный воин?»
Тухар сказал: «Времен круговорот,
Увы, безостановочно идет.
Тот муж – Зарасп, сын Туса-полководца.
Нагрянет слон, – Зарасп не отвернется.
Сестры Ривниза старшей он супруг,
Как мститель, он теперь натянет лук.
Едва лишь на тебя воитель взглянет,
Пускай твоя стрела из лука прянет,
Чтоб он скатился головой к земле,
Чтоб туловища не было в седле;
Безумный Тус уразумеет ясно,
Что мы сюда явились не напрасно!»
Прицелился царевич молодой,
В кушак Зараспа угодил стрелой.
Он плоть его пришил к луке седельной,
И душу он извлек стрелой смертельной.
Примчался ветроногий конь назад,
Испугом и безумием объят.
Воители Ирана застонали,
В отчаянье, в печали шлемы сняли.
У Туса очи и душа – в огне.
Предстал он перед воинством в броне.
Двух витязей оплакал, полный гнева,
Как листья расшумевшегося древа.
Сел на коня, помчался на коне,–
Скажи: гора помчалась на слоне!
К царевичу он поскакал нагорьем,
Охвачен злобой, ненавистью, горем.
Сказал Тухар: «Теперь не жди добра,
Идет к горе свирепая гора.
Летит на битву Тус по горным склонам,
Тебе не справиться с таким драконом.
Замкнем покрепче крепость за собой.
Узнаем, что нам суждено судьбой.
Тобою сын и зять его убиты,–
Дороги к миру для тебя закрыты».
Разгневался Фаруд, разгорячась:
«Когда настал великой битвы час,
Что для меня – твой Тус, твой лев рычащий,
Иль слон, иль барс, что выскочил из чащи?
В бойце поддерживают бранный дух,
Не гасят прахом, чтоб огонь потух!»
Сказал Тухар: «Внимательны к советам
Цари, не видя униженья в этом.
Пусть горы от подножья до вершин
Срываешь ты, и все же ты – один.
Иранцев – тридцать тысяч в грозной рати,
Они придут, мечтая о расплате,
Разрушат крепость на лице земном,
Все, что кругом, перевернут вверх дном.
А если Тус погибнет в бранном споре,
То шаха вдвое горше станет горе.
Неотомщенным будет твой отец,
Наступит нашим замыслам конец.
Из лука не стреляй, вернись ты в крепость,
Запрись, и схватки ты пойми нелепость».
То слово, что умом озарено,
Тухар обязан был сказать давно,
Но глупо он советовал вначале,
Его слова Фаруда распаляли.
Владел царевич лучшей из твердынь.
В ней пребывало семьдесят рабынь,–
Сверкали, как рисунки из Китая,
За ходом битвы с кровли наблюдая.
Царевич отступить не мог: тогда
Сгорел бы он пред ними от стыда.
Сказал Тухар, наставник без удачи:
«Уж если хочешь в бой вступить горячий,
То полководца Туса пощади:
Стрелой в его коня ты угоди.
Притом, когда внезапно горе грянет.
То не одна стрела из лука прянет,
За Тусом вслед придут его войска,
А это означает: смерть близка.
Ты видел их отвагу, мощь, сложенье,
Не устоишь ты против них в сраженье».
Тогда Фаруд в воинственном пылу
Лук натянул и выпустил стрелу.
Стрела не зря смерть нанести грозилась!
В коня военачальника вонзилась.
Расстался с жизнью конь богатыря.
Тус разъярился, злобою горя.
Щит – на плечах, а сам – в пыли, расстроен,
Пешком вернулся к войску знатный воин.
Фаруд смеялся весело и зло:
«Что с этим витязем произошло?
Как этот старец с целым войском бьется,
Коль я один осилил полководца?»
Паденье Туса удивило всех.
На кровле разбирал служанок смех:
«С горы скатился воин именитый,
От юноши бежал, ища защиты!»
Когда вернулся Тус пешком, в пыли,
К нему в унынье витязи пришли.
«Ты жив, и это хорошо, – сказали,–
Не нужно слезы источать в печали».
Но Гив сказал: «Обида жжет меня,–
Вождь всадников вернулся без коня!
Всему должна быть мера и граница,
Не может войско с этим примириться.
Он сын царя, но разве нашу рать
Он вправе так жестоко унижать?
Иль мы должны принять подобострастно
Все то, что он сказать захочет властно?
Был в гневе храбрый Тус один лишь раз,
Фаруд же столько раз унизил нас!
За Сиявуша мы хотим отмщенья,
Но сыну Сиявуша нет прощенья!
Сражен его стрелой, обрел конец
Зарасп, из рода царского храбрец.
В крови утоплено Ривниза тело,–
Ужели униженыо нет предела?
Хотя он Кей-Кубада кровь и плоть,–
Он глуп, а глупость надо побороть!»
В одежды брани облачил он тело,
И яростью его душа кипела.
